Язык был другой, он отражал другую жизнь. Менее свободную, как отмечают те, кто успел купить резинотехническое изделие в советской аптеке за 02 копейки. Белый, прозрачный, без усов и без трусов. Он не отвлекал на себя внимание излишней броскостью. Его и так все знали и все о нём говорили. Он стал синонимом мужского шовинизма. Как ни в одной стране мира. Только у нас.
У нас был запретный плод. Клубничка. Он был сладок. О нём не забывали вопреки. Пропаганде, воспитанию, идеологии и телевидению.
Любовью не занимались. Её не строили и не делали. Её не ждали, но надеялись, что она нечаянно нагрянет. Стихи сочиняли сами, а не копипастили.
Знали, что есть два мнения: одно в программе «Время», а другое на «Голосе Америки». Из их производной находили среднее арифметическое, что, как выяснилось, и было правдой.
Хорошая книга была дефицитом, а количество желающих почитать формировало избыточный спрос.
Самое удивительно, что мало кто питался в общественном стойле. Как духовно, так и материально. Дача, огород, толкучка, базар, кооперативный магазин. Рынок был. Просто никто его так не называл.
Кстати, и пепси в магазине было. Правда не том, в моём детстве, в Омске, а вот когда меня в армию забрали, в Новосибе. Там был Винап и там пепси было. По 37 копеек за 0,33 литровую бутылочку.
На вкус не чета нынешнему.
Journal information