Вот и я, решив не отставать от местичковых акул, китов и креветок пера, сподобился выдать историю своего собственного фиг-стирательного появления.
Началось это всё давно, в славные комсомольские времена,
когда я только начал тупить неподецки бритву «Нева» об свой не волевой
тогда подбородок. И года 2 до армии я вёл рукописный дневник (каракули у меня
хуже китайских иероглифов, чтобы прочитать тогдашние творения нужно заказывать
почерковедческую экспертизу).
Тяга к перу не пришла внезапно, как приступ диареи, а агрегировалось постепенно по мере прочтения большого количества классической и просто классной литературы.
Именно с той поры я, без лишней и бесполезной скромности, могу сказать, что писание и звучание моего слога обрело свою великолепную и неповторимую силу и глубину.
Но заматереть, в трёх- и пяти- буквальном и переносном смысле, ему удалось намного позже.
В рядах советской армии, куда меня послала Родина сразу при наступлении призывного возраста, я продолжил совершенствование своего рукоприкладства к бумагомарательству.
Время тогда было переломное, хотя и не такое весёлое и сумасшедшее как сейчас. Самое начало перестройки.
По ночам я слушал радио «Голос Америки», а по дням читал журнал «Огонёк» в ленинской комнате, жадно впитывая новую информационную помойку.
Свежие знания и роящиеся вокруг них, подобно мухам над экскрементами, мысли, требовали выхода любым естественным или извращённым путём.
Так вышло, что через дорогу от моей казармы, сразу через забор, находилась редакция военной окружной газеты. Я в то время уже был порядочным разгильдяем, поэтому подделав подпись замполита, отнёс заявление в газету. Так я стал военкором и начал, после небольшого ликбеза, строчить в многотиражку заметки, статьи, репортажи и очерки. Про себя и своих боевых товарищей, дембельские альбомы которых в большом количестве украсили газетные вырезки с любимой и неповторимой фамилией.
Иногда я пытался присунуть в очередной опус несколько жаренных фактов, а порой даже неприкрытую критику руководства. Ну, чисто в духе времени. Бывало, что даже после редакторской правки, часть компромата просачивалась в типографский набор.
Тогда ротный, ознакомившись со свежим номером, чтение которого было обязательным на политзанятиях, вызывал меня к себе с целью повысить мой лексический запас за счёт нескольких не везде употребительных выражений.
Печатное слово, однако, в то время, не оттягащённое желтизной прессы, имело колоссальное значение и, бывало, серьёзно воздействовало на судьбы людей.
Journal information